Хочу рассказать вам историю, свидетелем (или участником) которой я стал в году этак 1976-8, когда служил двухгодичником в армии. Как-то раз солдатики выловили на дивизионном свинарнике поросенка, завернули в простыню, отнесли в село и променяли на трехлитровую банку самогонки. Случилось так, что эта пьянка не прошла незамеченной. Вычислили всех участников операции, включая бабку-самогонщицу. Ее определил прапорщик из местных по запаху из пустой банки. Так и сказал, понюхав, село мол такое-то, хата третья с краю, бабку зовут так-то. Ею занялся участковый.
Солдатиков понаказывали кого как, а вот сержанта-зачинщика решено было разжаловать в рядовые. Процедура довольно мрачная. Бетонный плац. По небу низко-низко ползут тучи. Моросит дождь. На плацу выстроен весь дивизион. Все мокрые, нахохлившиеся, лица суровые. На трибуне командование и замполит полка – ведущий. Сержанта ставят перед строем. Зачитывают обвинение и приказ о разжаловании. Прапорщик не просто срезает лычки, а заходит сзади, подрезает их и, стоя перед бойцом, резкими движениями срывает их так, что несчастный уже солдат шатается как от ударов.
Замполит в запале спрашивает дивизионного комсомольского вожака:
– Гошко! А он комсомолец?
– Так точно, товарищ майор, комсомолец!
– Как? Он еще и комсомолец? Да гнать его СРАНОЙ МЕТЛОЙ ИЗ ЭТОГО ЁБАНОГО КОМСОМОЛА!
Не знаю, как я удержался от смеха. Небо как будто просветлело. Трагедия превратилась в комедию. И как знать, кто правильнее понимал происходящее? А может, замполит был прав?